Когда началась война, мне было пять лет, а когда она кончилась – исполнилось 10. Поэтому я не помню её начала, хотя осознание того, что идёт война, присутствовало в самых первых впечатлениях детства. Это и постоянное желание поесть, и скудные школьные завтраки – всем первоклашкам выдавали на переменке по кусочку хлеба с довеском (ровно 100 грамм) прямо в руки, чтоб тут же съели. Это занятия в классах в пальтишках – холодно, дров для отопления школы не хватает, даже чернила замерзают в непроливашках, которые носили в своих сумочках. А тетрадки мы делали из последних листочков недописанных нашими старшими сёстрами и братьями довоенных тетрадок или из свободных листочков из потрёпанных книжек, журналов, сшивая их иголкой с ниткой. А по ночам мы слышали, как «ухало» наше Белое озеро, на берегу которого мы жили и в которое наши самолёты сбрасывали свои бомбы, не нашедшие цели.
А рядом с нами в классе учились «окувыренные» дети из эвакуированных семей городов Ленинграда и Петрозаводска, они были поселены почти в каждом местном доме, и это считалось в порядке вещей. Эти дети отличались от нас неким городским обликом, причёсанными головками с бантиками, коротенькими юбочками... Но дети быстро подружились между собой, и самым ярким пятном на моей памяти была дразнилка «Валька-немец, Валька-немец!», которой обзывали мальчика по фамилии Менецкий, против которой тот долго и упорно сражался с обидчиками, вербуя себе сторонников.
А моя семья состояла из 7 человек – милейшей, нежнейшей деревенской бабушки Марии Васильевны, поднявшей четверых внуков и умершей в 1943 г. от рака желудка, папы и мамы, работавших с утра до ночи на своих «ответственных» работах, и нас, четвёрки детей от 1927 до 1939 г. рождения. Старший брат Альберт, едва ему исполнилось 17 лет, ушёл добровольцем в последний военный призыв осени 1944 года. Перед этим он овладел навыками подводника, парашютиста и радиста, в должности которого и прослужил на флоте не только до конца войны, в т. ч. и на Дальнем Востоке, но и в счёт своей мирной службы – до 1951 г. За это время он заслужил звание лучшего радиста Северного флота и участвовал в разоружении кораблей германского флота, доставшихся нам по военной контрибуции. Сегодня брата нет с нами, но живут его потомки, с которыми мы дружим.
Когда брат уходил на фронт в 1944 г, он объяснял отцу, что это он делает, чтобы заменить его, не прошедшего войны, когда отцы его друзей воюют. Он не мог тогда знать всех обстоятельство той военной жизни (да и нам всем отец рассказал о них много лет спустя). Наша семья жила тогда в г. Белозерске Вологодской области, а в соседних Новгородской и Ленинградской областях уже хозяйничали фашисты и можно было ждать их дальнейшего прорыва на восток. Мой отец, Коротяев Григорий Петрович, в юности ставший комсомольцем, а затем и коммунистом, всей душой рвался на фронт. Но ему, ставшему к тому времени Секретарём райкома партии, дали другое задание. Он должен был (втайне от общественности) подготовить в местных лесах базу для партизанского отряда на случай прорыва немцев и обеспечить его боеспособность и активную борьбу с немцами. Что это была за работа – сейчас даже трудно представить, когда нельзя было оставлять её следов, ни письменных, ни зримых, отношения строились только на доверии малознакомому человеку (а у всех в памяти 1937 год!).
Соорудить землянки, обеспечить их запасами питания, зимней одежды и обуви, средствами борьбы с оккупантами, медикаментами, подготовить боевой отряд… А ещё надо обеспечить в своём районе все условия для формирования и отдыха боевых армейских частей, воюющих на близких фронтах, для лечения раненных, поступающих с ближних линий боёв.
И вот ещё картинка военного детства: дети с улицы собираются и идут в ближний госпиталь – бывшую школу – одевают матросские воротнички, пилотки и бескозырки и пляшут перед безногими солдатами «Эх, яблочко, да на тарелочке, передай привет милой девочке!» или поют жалостливую песенку «Офицер украинского фронта пишет письма жене молодой: молодая жена, я калека, у меня нету правой ноги, нету рук, они верно служили…». А летом нас собирали в небольшие группы и просили собирать в корзиночки цветки лекарственной ромашки. Мы с радостью бежали на зелёные газончики, но скоро жаркое июльское солнце и затекшая спина утомляли нас, и мы никак не могли дождаться, когда наполнятся эти корзиночки.
Вот так война пронизывала все стороны нашей жизни. Она не шла где-то там, вдалеке, а присутствовала во всём нашем бытии. Я помню, когда мне исполнилось 8 лет в январе 1943 г., я сижу, прижав к уху чёрную «тарелку», из которой доносятся глухие сообщения о Сталинграде – тогда шли решающие бои за него! Со Сталинграда я слушала все ежедневные военные сводки.
А вот и конец войны: мама подбегает к нашим кроваткам, теребит и целует нас с возгласом «Кончилась, кончилась война, вставайте, бегите на улицу!»
А потом мысль – «Вот сейчас никого не убивают!». А потом всё лето – встречи катеров и пароходиков, на которых возвращались демобилизованные солдаты, встречи живых и раненых, с гармошками и с громким плачем…
А рядом с нами в классе учились «окувыренные» дети из эвакуированных семей городов Ленинграда и Петрозаводска, они были поселены почти в каждом местном доме, и это считалось в порядке вещей. Эти дети отличались от нас неким городским обликом, причёсанными головками с бантиками, коротенькими юбочками... Но дети быстро подружились между собой, и самым ярким пятном на моей памяти была дразнилка «Валька-немец, Валька-немец!», которой обзывали мальчика по фамилии Менецкий, против которой тот долго и упорно сражался с обидчиками, вербуя себе сторонников.
А моя семья состояла из 7 человек – милейшей, нежнейшей деревенской бабушки Марии Васильевны, поднявшей четверых внуков и умершей в 1943 г. от рака желудка, папы и мамы, работавших с утра до ночи на своих «ответственных» работах, и нас, четвёрки детей от 1927 до 1939 г. рождения. Старший брат Альберт, едва ему исполнилось 17 лет, ушёл добровольцем в последний военный призыв осени 1944 года. Перед этим он овладел навыками подводника, парашютиста и радиста, в должности которого и прослужил на флоте не только до конца войны, в т. ч. и на Дальнем Востоке, но и в счёт своей мирной службы – до 1951 г. За это время он заслужил звание лучшего радиста Северного флота и участвовал в разоружении кораблей германского флота, доставшихся нам по военной контрибуции. Сегодня брата нет с нами, но живут его потомки, с которыми мы дружим.
Когда брат уходил на фронт в 1944 г, он объяснял отцу, что это он делает, чтобы заменить его, не прошедшего войны, когда отцы его друзей воюют. Он не мог тогда знать всех обстоятельство той военной жизни (да и нам всем отец рассказал о них много лет спустя). Наша семья жила тогда в г. Белозерске Вологодской области, а в соседних Новгородской и Ленинградской областях уже хозяйничали фашисты и можно было ждать их дальнейшего прорыва на восток. Мой отец, Коротяев Григорий Петрович, в юности ставший комсомольцем, а затем и коммунистом, всей душой рвался на фронт. Но ему, ставшему к тому времени Секретарём райкома партии, дали другое задание. Он должен был (втайне от общественности) подготовить в местных лесах базу для партизанского отряда на случай прорыва немцев и обеспечить его боеспособность и активную борьбу с немцами. Что это была за работа – сейчас даже трудно представить, когда нельзя было оставлять её следов, ни письменных, ни зримых, отношения строились только на доверии малознакомому человеку (а у всех в памяти 1937 год!).
Соорудить землянки, обеспечить их запасами питания, зимней одежды и обуви, средствами борьбы с оккупантами, медикаментами, подготовить боевой отряд… А ещё надо обеспечить в своём районе все условия для формирования и отдыха боевых армейских частей, воюющих на близких фронтах, для лечения раненных, поступающих с ближних линий боёв.
И вот ещё картинка военного детства: дети с улицы собираются и идут в ближний госпиталь – бывшую школу – одевают матросские воротнички, пилотки и бескозырки и пляшут перед безногими солдатами «Эх, яблочко, да на тарелочке, передай привет милой девочке!» или поют жалостливую песенку «Офицер украинского фронта пишет письма жене молодой: молодая жена, я калека, у меня нету правой ноги, нету рук, они верно служили…». А летом нас собирали в небольшие группы и просили собирать в корзиночки цветки лекарственной ромашки. Мы с радостью бежали на зелёные газончики, но скоро жаркое июльское солнце и затекшая спина утомляли нас, и мы никак не могли дождаться, когда наполнятся эти корзиночки.
Вот так война пронизывала все стороны нашей жизни. Она не шла где-то там, вдалеке, а присутствовала во всём нашем бытии. Я помню, когда мне исполнилось 8 лет в январе 1943 г., я сижу, прижав к уху чёрную «тарелку», из которой доносятся глухие сообщения о Сталинграде – тогда шли решающие бои за него! Со Сталинграда я слушала все ежедневные военные сводки.
А вот и конец войны: мама подбегает к нашим кроваткам, теребит и целует нас с возгласом «Кончилась, кончилась война, вставайте, бегите на улицу!»
А потом мысль – «Вот сейчас никого не убивают!». А потом всё лето – встречи катеров и пароходиков, на которых возвращались демобилизованные солдаты, встречи живых и раненых, с гармошками и с громким плачем…