Родился 14 февраля 1930 года в деревне Рокино Ярославского р-на Ярославской области. Как рассказывала мама, везли её рожать на лошади в дровнях, по морозу на правый берег Волги в фабричный район «Тверицы», где, очевидно, была больница с родильным отделением. Деревня Рокино расположена недалеко от села Толгоболь, где возвышается красивая Троицкая церковь.
Мой отец – Бутылкин Федор Иосифович, 02.02.1903 года рождения. Родина его также деревня Рокино, где жили его родители и мои бабушка Анна и дедушка Иосиф. Моя мама – Кокуёва Елена Дмитриевна – уроженка деревни Тарасово Ярославского района, 23.06.1909 года рождения. Дедушка Дмитрий и бабушка Римма Корнильевна – родители мамы. В детстве я часто гостил как в Тарасово, так и в Рокино.
Помню, в Тарасово по утрам, подоив корову, бабушка Римма звала нас пить парное молоко. Мы с чашками подходили, и она прямо в чашки надаивала тёплое парное молоко. Пили с удовольствием. А летом, когда дедушка Дмитрий гнал мёд, мы с чашкой или кружкой подходили к медогонному аппарату и подставляли сосуды под янтарную сладкую струю свежайшего мёда.
Вспоминается также, как до войны с дядями Борисом, Митей, Юрой и их друзьями из деревни Тарасово после улова карасей из небольшого озера-болота, расположенного вблизи деревни, жарили пойманных карасей на костре в большой чугунной сковороде. В войну дядя Митя погиб, а Юра пропал без вести. Был ещё дядя Коля, который, не помню почему, на фронте не был, возможно, у него была бронь. Он был старший среди братьев, рано умер, кажется, в конце войны.
Борис служил в мотоциклетных войсках, под Курском был ранен в ногу. Ему хотели её отнять: ранило разрывной пулей, и голень, как он рассказывал, просто болталась. Но он не дал ампутировать ногу, долго лечился в госпиталях, ногу сохранил. Впоследствии хромал, и она у него часто побаливала. Помню, когда лежал в госпитале в помещении школы на улице Емельяна Ярославского в Ярославле, он заходил к нам. Мы жили неподалеку от этого госпиталя.
Учился в начальной школе, которая находилась на улице Варакина, недалеко от дома на Московской улице, где мы в то время жили. Этот дом принадлежал дяде Мите Рогозину и тёте Тоне, маминой старшей сестре. Мы жили в пристройке к дому – в комнатке метров десять-двенадцать. В этой же пристройке ещё была комната с отдельным входом через кухню основного дома. Там перед войной жила семья Каныгиных: муж с женой и взрослой дочерью. Когда перед войной мы уезжали в западную Белоруссию к месту службы отца, Каныгин (забыл его имя и отчество) предупреждал нас о том, что будет война и ехать не следует.
Двор дома на ул. Московской, 39 тянулся вглубь: справа был огород, где росло немного малины, были кусты смородины, остальная площадь была под овощными культурами. Огород обрамлял забор. Напротив огорода стоял сарай, дальше за сараем стоял дом, где в первой половине жила семья внизу и кто-то жил наверху. Туда был отдельный вход по крутой лестнице. Во второй половине была небольшая одна комната, где жила семья Клементьевых, мать и сын, который был нас постарше. Далее был третий дом, где проживала тетя Шура с двумя дочерьми и сыном, фамилию этой семьи нс помню, кажется, Сазоновы, а одну из дочерей (младшую) звали Руфа (Руфина).
В последнем доме проживала младшая сестра дяди Мити Рогозина Тамара. Она была старше нас лет на 10, мы её дразнили: «Тамара – тонкая нога, дай кусок пирога». У Рогозиных была дочь Татьяна и сын Лорька (1928 и 1929 годов рождения). А после войны в 1946 году тётя Тоня родила сына Игоря.
В этом дворе мы играли в разные игры и, конечно, в войну. Смастерили деревянные пистолеты, ружья, кинжалы. Были также пистолеты-самопалы: на деревянном основании проволокой прикручивалась медная или алюминиевая трубка, на конце которой надпиливалось небольшое отверстие для поджога. Трубка набивалась серой от спичечных головок.
В одной из игр Лорька метнул в меня деревянный кинжал, и он попал мне в шею с левой стороны в районе слюнной железы и повис. Когда я его вытащил, струей полилась кровь. Не помню, обращались ли мы в поликлинику с этой раной, со временем всё зажило, а рубец остался навсегда. Лорьке, конечно, попало от родителей. Тогда мерой воспитания и наказания был ремень.
Возвращаюсь к учебе в начальной школе, хотя мало что вспоминается о том периоде. Учительница была с инвалидностью, сильно хромала, но как преподаватель – знающая, по характеру уравновешенная. Не помню каких-то скандальных историй, хотя, возможно, они и происходили. Звали её Галина Ерофеевна. С сентября 1938 по февраль 1941 года я проучился в этой школе. А потом мы переехали в Западную Белоруссию, к месту службы моего отца. Он был кадровым военным, в то время в чине капитана, командиром батареи (комбат). Когда собирались уезжать, то Каныгин говорил, что время тревожное, назревает война с немцами, а туда, куда мы уезжали, до границы с Польшей было порядка двухсот километров.
Война уже шла, под немцами была почти вся Европа.
Помню, как мы ехали в поезде в отдельном купе. Отец приносил из ресторана газированную воду (ситро): мандариновую, апельсиновую, грушевую. Нам с братом ситро очень нравилось.
Примерно с середины февраля до 22 июня 1941 года мы жили, снимая комнаты у местных жителей, в двух городах Западной Белоруссии: Несвиже и Ляховичах. Я ходил в местную школу в четвертый класс. Когда начались каникулы, мы со сверстниками любили ходить на местное кладбище и лазили или пытались лазить по склепам. Чем ещё занимался на каникулах? Помню, что из игрушек у нас с братом был железный заводной танк с резиновыми гусеницами. Его мы запускали на строения, сооруженные из кубиков.
Во дворе, где мы гуляли, был мальчонка, лет четырех-пяти, почти ровесник моему братишке Володе. Мне было забавно видеть, как он начинал быстро что-то искать, когда я ему говорил по-белорусски «шукай» (ищи).
Прошел примерно месяц с начала школьных каникул. Отец был в лагерях на традиционных летних сборах, где-то под Барановичами (областном центре Белоруссии). В воскресное утро 22 июня мы всей семьей поехали на открытие летних лагерей. Добрались до места в семь-восемь утра, стали ждать торжественное открытие. Шло время, но торжество не начиналось. Спустя некоторое время пришел отец – до этого весь офицерский состав был вызван к командованию части – и сказал, что открытие отменяется и переносится на другое воскресенье, причину он не назвал.
Все семьи срочно погрузили на грузовые машины (марки ЗИС-151) и отправили обратно в город Ляховичи. В этот же день последовала команда: срочно собираться, собрав самое необходимое, и в путь-дорогу. Уже стало известно, что 22 июня 1941 года началась война, что немцы вероломно без объявления войны напали внезапно на Советский Союз. Мы уже догадывались об этом, когда ехали из расположения лагерей. Нас обстреливали с самолётов с крестами под Барановичами в момент возвращения в Ляховичи.
Собравшись, погрузились на машины и двинулись в направлении города Бобруйск. Сказали, что там будет сформирован эшелон, который направится на Восток в направлении на Москву. Мама собрала чемодан и маленький чемоданчик с деньгами и кое-какими драгоценностями. По прибытии в Бобруйск нас выгрузили и разместили в здании школы. Какое-то время мы там находились. Рядом со школой находился какой-то объект, который немцы бомбили, стоял сильный грохот. Спустя некоторое время объявили, что в городе немцы высадили десант и оставаться даже на ночь нельзя. Все собрались и двинулись из города по дороге, ведущей па Восток. Мама, я и четырёхлетний брат шествовали по дороге. Время от времени брата я тащил на закорках. Когда подошли к перекрестку дорог, где было ответвление па город Минск, наблюдали картину: стоял майор с пистолетом в руке и солдат с винтовкой. В направлении на Минск прорвалась машина грузовая, хотя туда проезд был запрещён, так как немцы уже прорвались к Минску и перерезали дорогу. Солдату майор приказал стрелять по колесам машины, но безрезультатно. По дороге двигались машины с ранеными бойцами. Майор сказал: «Не знаю, где моя семья, но вас спасу». С этими словами он рассадил женщин с детьми на машины с ранеными и мы, таким образом, поехали дальше на Восток. Не помню сколько мы ехали, но добрались до города Гомель.
Там формировался эшелон для отправки эвакуируемых людей в глубь страны. Эшелон состоял из товарных вагонов, число их в составе не помню. При остановках на станциях, запасались водой, а также раздавали кое какую пищу. Помню, на какой-то станции дали на вагон ведро печенья. По прибытии на станцию Пенза, долго стояли. Решался вопрос, куда дальше направить эшелон. Дело в том, что на Москву, как предполагалось, эшелоны уже не пропускали. Наш эшелон был направлен на Восток, ехали долго и каких либо примечательностей не запомнилось. Прибыли на станцию Чишмы в 40 километрах от города Уфа в Башкирии, ныне столица Башкортостана. Нас разместили в юртах, не припомню, вместе с местным населением или отдельно, помню только, что антисанитария была ужасная. Блохи и вши грызли нас страшно, хотя пытались против этого бороться. Одним из методов борьбы была стрижка наголо. Есть фотографии нас детей, бритые и черные от загара и грязи. Одного из ребят, помнится, схоронили там, в Чишмах, это была семья из города Калинина, ныне Тверь. С отцом в 1946 голу мы туда ездили навестить папиного товарища по службе. Тогда мы жили в Солнечногорске, где отец преподавал на курсах «Выстрел», об этом периоде речь пойдет ниже. Жены, наши матери, все это время хлопотали, чтобы нас отправили в родные места на запад. Где-то в середине августа месяца, наконец, было получено разрешение и мы сели на теплоход в Уфе и по реке Белой поплыли в направлении к дому, то есть в Ярославль. Путешествие заняло порядка месяца.
Помню, что запоздал к началу учебного года. Где-то сломался теплоход, и пришлось сделать пересадку в городе Горьком. Поскольку мы плыли на пассажиро-грузовых теплоходах, то в качестве груза, помню, были ящики с яблоками и мы, детвора, тырили их. На пристани в г. Казань купили огромнейший арбуз. В первой декаде или в середине сентября добрались до Ярославля. Поселились у тёти Тони (мамина родная сестра) в доме по улице Московской 39. Там мы заняли маленькую комнатку, примерно 8 квадратных метров. Кстати, до войны, как я упоминал ранее, мы жили в этом же доме только в пристройке с отдельным входом, комната там была больше, метров 10-12. Почему не поселились в этой же комнате, не знаю, возможно, там тогда жили другие квартиранты. Там мы прожили всю войну, отсюда я ходил а начальную школу, а потом в среднюю, которая находилась за «выемкой» (так называлась трамвайная остановка перед Московским вокзалом). Эта школа называлась железнодорожной средней школой №37. Со школой связан целый ряд забавных и даже хулиганских историй. Вот некоторые, которые до сих пор сидят в голове.
Подтрунивали над некоторыми учителями. Над учительницей немецкого языка, которая была довольно пожилого возраста, а просто это нам казалось, так как мы сами были молодыми. На уроках химии делали реакцию, в результате которой выделялся сероводород. Брался сосуд, в котором шла эта реакция, после чего перед началом урока немецкого языка этот сосуд ставился в ящик стола, за которым сидел учитель. В результате учитель морщился от неприятного запаха, недоумевая, откуда он происходит. Или еще: идет урок физики, его ведет молоденькая учительница. Вдруг раздастся пронзительный звук «гал-гал-гал». На задних партах кто-то принес птенца галчонка, и время от времени разжимал ему клюв.
Был и такой случай. Один из учеников по фамилии Хлебников выкрал классный журнал и наставил себе и другим ученикам по разным предметам хороших и отличных оценок. Опрос по выявлению кто это сделал, с вызовом даже директора школы не дал результатов: никто не выдавал злоумышленника. Тогда директор школы распустил весь класс и сказал, что восстановление только по вызову родителей учеников. В конце концов, история разрешилась, и злоумышленник сам сознался, и занятия класса были восстановлены, Какое наказание понес Хлебников, не помню, но двойки по поведению схлопотали все. Когда ходили в школу во вторую смену, а возвращались, особенно зимой, уже было темно, а по пути на улице фонари не горели или стояли на значительном расстоянии друг от друга. Мы мастерили своими силами фонари, которые представляли собой банки с отверстием, застекленным. Внутри укреплялся пузырек, в который наливался керосин и опускался фитиль из бечевки. Светили они, конечно, неважно, но основные неровности дороги близи видны.
Время от времени собирались дома у Володи Пешкова, у них были квартира в одноэтажном доме на «выемке». Слушали пластинки на патефоне: П. Лещенко, Козина, Вортинского, цыган и прочее. Тогда это были дефицитные вещи. Ходили на вечера в школу №16 к девчонкам, так как тогда обучение было раздельным. Со знакомыми девчонками ходили на пикники, собирались иногда у кого-нибудь дома. Почему-то все вечера устраивались именно в женской школе, я не помню ни одного такого вечера с танцами в нашей железнодорожной школе. Во время школьных каникул месяц работали на железнодорожный путях. Укрепляли шпалы: выгребали старый песок грязный и промасленный, засыпали свежий и утрамбовывали.
Помню иногда было увлечение игрой в волейбол, Юра Москвитин, Леша Рогозин, Игорь Константинов - высокие ребята, я среднего роста, Лева Халов маленького роста, но занимался спортом (он после школы поступил и закончил физкультурный институт). Других ребят, кто участвовал в игре, как с нашей стороны, так и противной, просто не помню. Есть даже фотография, наверное, со временем в этом воспоминании будут помещены для иллюстрации сказанного фотоматериалы.
К сожалению, очень многие из моих школьных и институтских товарищей ушли в вечность, но память хранит до сих пор школьные и студенческие годы. Добрая память о школьных, институтских учителях, которые вкладывали в нас знания. благодаря которым я успешно отработал но специальности более шестидесяти лет в НПО им. С.А. Лавочкина в г.Химки. Московской области. Имею государственные награды: Лауреат Премни правительства РФ в области науки и техники, Заслуженный конструктор РФ, Почетный донор СССР и ряд ведомственных наград.
Мой отец – Бутылкин Федор Иосифович, 02.02.1903 года рождения. Родина его также деревня Рокино, где жили его родители и мои бабушка Анна и дедушка Иосиф. Моя мама – Кокуёва Елена Дмитриевна – уроженка деревни Тарасово Ярославского района, 23.06.1909 года рождения. Дедушка Дмитрий и бабушка Римма Корнильевна – родители мамы. В детстве я часто гостил как в Тарасово, так и в Рокино.
Помню, в Тарасово по утрам, подоив корову, бабушка Римма звала нас пить парное молоко. Мы с чашками подходили, и она прямо в чашки надаивала тёплое парное молоко. Пили с удовольствием. А летом, когда дедушка Дмитрий гнал мёд, мы с чашкой или кружкой подходили к медогонному аппарату и подставляли сосуды под янтарную сладкую струю свежайшего мёда.
Вспоминается также, как до войны с дядями Борисом, Митей, Юрой и их друзьями из деревни Тарасово после улова карасей из небольшого озера-болота, расположенного вблизи деревни, жарили пойманных карасей на костре в большой чугунной сковороде. В войну дядя Митя погиб, а Юра пропал без вести. Был ещё дядя Коля, который, не помню почему, на фронте не был, возможно, у него была бронь. Он был старший среди братьев, рано умер, кажется, в конце войны.
Борис служил в мотоциклетных войсках, под Курском был ранен в ногу. Ему хотели её отнять: ранило разрывной пулей, и голень, как он рассказывал, просто болталась. Но он не дал ампутировать ногу, долго лечился в госпиталях, ногу сохранил. Впоследствии хромал, и она у него часто побаливала. Помню, когда лежал в госпитале в помещении школы на улице Емельяна Ярославского в Ярославле, он заходил к нам. Мы жили неподалеку от этого госпиталя.
Учился в начальной школе, которая находилась на улице Варакина, недалеко от дома на Московской улице, где мы в то время жили. Этот дом принадлежал дяде Мите Рогозину и тёте Тоне, маминой старшей сестре. Мы жили в пристройке к дому – в комнатке метров десять-двенадцать. В этой же пристройке ещё была комната с отдельным входом через кухню основного дома. Там перед войной жила семья Каныгиных: муж с женой и взрослой дочерью. Когда перед войной мы уезжали в западную Белоруссию к месту службы отца, Каныгин (забыл его имя и отчество) предупреждал нас о том, что будет война и ехать не следует.
Двор дома на ул. Московской, 39 тянулся вглубь: справа был огород, где росло немного малины, были кусты смородины, остальная площадь была под овощными культурами. Огород обрамлял забор. Напротив огорода стоял сарай, дальше за сараем стоял дом, где в первой половине жила семья внизу и кто-то жил наверху. Туда был отдельный вход по крутой лестнице. Во второй половине была небольшая одна комната, где жила семья Клементьевых, мать и сын, который был нас постарше. Далее был третий дом, где проживала тетя Шура с двумя дочерьми и сыном, фамилию этой семьи нс помню, кажется, Сазоновы, а одну из дочерей (младшую) звали Руфа (Руфина).
В последнем доме проживала младшая сестра дяди Мити Рогозина Тамара. Она была старше нас лет на 10, мы её дразнили: «Тамара – тонкая нога, дай кусок пирога». У Рогозиных была дочь Татьяна и сын Лорька (1928 и 1929 годов рождения). А после войны в 1946 году тётя Тоня родила сына Игоря.
В этом дворе мы играли в разные игры и, конечно, в войну. Смастерили деревянные пистолеты, ружья, кинжалы. Были также пистолеты-самопалы: на деревянном основании проволокой прикручивалась медная или алюминиевая трубка, на конце которой надпиливалось небольшое отверстие для поджога. Трубка набивалась серой от спичечных головок.
В одной из игр Лорька метнул в меня деревянный кинжал, и он попал мне в шею с левой стороны в районе слюнной железы и повис. Когда я его вытащил, струей полилась кровь. Не помню, обращались ли мы в поликлинику с этой раной, со временем всё зажило, а рубец остался навсегда. Лорьке, конечно, попало от родителей. Тогда мерой воспитания и наказания был ремень.
Возвращаюсь к учебе в начальной школе, хотя мало что вспоминается о том периоде. Учительница была с инвалидностью, сильно хромала, но как преподаватель – знающая, по характеру уравновешенная. Не помню каких-то скандальных историй, хотя, возможно, они и происходили. Звали её Галина Ерофеевна. С сентября 1938 по февраль 1941 года я проучился в этой школе. А потом мы переехали в Западную Белоруссию, к месту службы моего отца. Он был кадровым военным, в то время в чине капитана, командиром батареи (комбат). Когда собирались уезжать, то Каныгин говорил, что время тревожное, назревает война с немцами, а туда, куда мы уезжали, до границы с Польшей было порядка двухсот километров.
Война уже шла, под немцами была почти вся Европа.
Помню, как мы ехали в поезде в отдельном купе. Отец приносил из ресторана газированную воду (ситро): мандариновую, апельсиновую, грушевую. Нам с братом ситро очень нравилось.
Примерно с середины февраля до 22 июня 1941 года мы жили, снимая комнаты у местных жителей, в двух городах Западной Белоруссии: Несвиже и Ляховичах. Я ходил в местную школу в четвертый класс. Когда начались каникулы, мы со сверстниками любили ходить на местное кладбище и лазили или пытались лазить по склепам. Чем ещё занимался на каникулах? Помню, что из игрушек у нас с братом был железный заводной танк с резиновыми гусеницами. Его мы запускали на строения, сооруженные из кубиков.
Во дворе, где мы гуляли, был мальчонка, лет четырех-пяти, почти ровесник моему братишке Володе. Мне было забавно видеть, как он начинал быстро что-то искать, когда я ему говорил по-белорусски «шукай» (ищи).
Прошел примерно месяц с начала школьных каникул. Отец был в лагерях на традиционных летних сборах, где-то под Барановичами (областном центре Белоруссии). В воскресное утро 22 июня мы всей семьей поехали на открытие летних лагерей. Добрались до места в семь-восемь утра, стали ждать торжественное открытие. Шло время, но торжество не начиналось. Спустя некоторое время пришел отец – до этого весь офицерский состав был вызван к командованию части – и сказал, что открытие отменяется и переносится на другое воскресенье, причину он не назвал.
Все семьи срочно погрузили на грузовые машины (марки ЗИС-151) и отправили обратно в город Ляховичи. В этот же день последовала команда: срочно собираться, собрав самое необходимое, и в путь-дорогу. Уже стало известно, что 22 июня 1941 года началась война, что немцы вероломно без объявления войны напали внезапно на Советский Союз. Мы уже догадывались об этом, когда ехали из расположения лагерей. Нас обстреливали с самолётов с крестами под Барановичами в момент возвращения в Ляховичи.
Собравшись, погрузились на машины и двинулись в направлении города Бобруйск. Сказали, что там будет сформирован эшелон, который направится на Восток в направлении на Москву. Мама собрала чемодан и маленький чемоданчик с деньгами и кое-какими драгоценностями. По прибытии в Бобруйск нас выгрузили и разместили в здании школы. Какое-то время мы там находились. Рядом со школой находился какой-то объект, который немцы бомбили, стоял сильный грохот. Спустя некоторое время объявили, что в городе немцы высадили десант и оставаться даже на ночь нельзя. Все собрались и двинулись из города по дороге, ведущей па Восток. Мама, я и четырёхлетний брат шествовали по дороге. Время от времени брата я тащил на закорках. Когда подошли к перекрестку дорог, где было ответвление па город Минск, наблюдали картину: стоял майор с пистолетом в руке и солдат с винтовкой. В направлении на Минск прорвалась машина грузовая, хотя туда проезд был запрещён, так как немцы уже прорвались к Минску и перерезали дорогу. Солдату майор приказал стрелять по колесам машины, но безрезультатно. По дороге двигались машины с ранеными бойцами. Майор сказал: «Не знаю, где моя семья, но вас спасу». С этими словами он рассадил женщин с детьми на машины с ранеными и мы, таким образом, поехали дальше на Восток. Не помню сколько мы ехали, но добрались до города Гомель.
Там формировался эшелон для отправки эвакуируемых людей в глубь страны. Эшелон состоял из товарных вагонов, число их в составе не помню. При остановках на станциях, запасались водой, а также раздавали кое какую пищу. Помню, на какой-то станции дали на вагон ведро печенья. По прибытии на станцию Пенза, долго стояли. Решался вопрос, куда дальше направить эшелон. Дело в том, что на Москву, как предполагалось, эшелоны уже не пропускали. Наш эшелон был направлен на Восток, ехали долго и каких либо примечательностей не запомнилось. Прибыли на станцию Чишмы в 40 километрах от города Уфа в Башкирии, ныне столица Башкортостана. Нас разместили в юртах, не припомню, вместе с местным населением или отдельно, помню только, что антисанитария была ужасная. Блохи и вши грызли нас страшно, хотя пытались против этого бороться. Одним из методов борьбы была стрижка наголо. Есть фотографии нас детей, бритые и черные от загара и грязи. Одного из ребят, помнится, схоронили там, в Чишмах, это была семья из города Калинина, ныне Тверь. С отцом в 1946 голу мы туда ездили навестить папиного товарища по службе. Тогда мы жили в Солнечногорске, где отец преподавал на курсах «Выстрел», об этом периоде речь пойдет ниже. Жены, наши матери, все это время хлопотали, чтобы нас отправили в родные места на запад. Где-то в середине августа месяца, наконец, было получено разрешение и мы сели на теплоход в Уфе и по реке Белой поплыли в направлении к дому, то есть в Ярославль. Путешествие заняло порядка месяца.
Помню, что запоздал к началу учебного года. Где-то сломался теплоход, и пришлось сделать пересадку в городе Горьком. Поскольку мы плыли на пассажиро-грузовых теплоходах, то в качестве груза, помню, были ящики с яблоками и мы, детвора, тырили их. На пристани в г. Казань купили огромнейший арбуз. В первой декаде или в середине сентября добрались до Ярославля. Поселились у тёти Тони (мамина родная сестра) в доме по улице Московской 39. Там мы заняли маленькую комнатку, примерно 8 квадратных метров. Кстати, до войны, как я упоминал ранее, мы жили в этом же доме только в пристройке с отдельным входом, комната там была больше, метров 10-12. Почему не поселились в этой же комнате, не знаю, возможно, там тогда жили другие квартиранты. Там мы прожили всю войну, отсюда я ходил а начальную школу, а потом в среднюю, которая находилась за «выемкой» (так называлась трамвайная остановка перед Московским вокзалом). Эта школа называлась железнодорожной средней школой №37. Со школой связан целый ряд забавных и даже хулиганских историй. Вот некоторые, которые до сих пор сидят в голове.
Подтрунивали над некоторыми учителями. Над учительницей немецкого языка, которая была довольно пожилого возраста, а просто это нам казалось, так как мы сами были молодыми. На уроках химии делали реакцию, в результате которой выделялся сероводород. Брался сосуд, в котором шла эта реакция, после чего перед началом урока немецкого языка этот сосуд ставился в ящик стола, за которым сидел учитель. В результате учитель морщился от неприятного запаха, недоумевая, откуда он происходит. Или еще: идет урок физики, его ведет молоденькая учительница. Вдруг раздастся пронзительный звук «гал-гал-гал». На задних партах кто-то принес птенца галчонка, и время от времени разжимал ему клюв.
Был и такой случай. Один из учеников по фамилии Хлебников выкрал классный журнал и наставил себе и другим ученикам по разным предметам хороших и отличных оценок. Опрос по выявлению кто это сделал, с вызовом даже директора школы не дал результатов: никто не выдавал злоумышленника. Тогда директор школы распустил весь класс и сказал, что восстановление только по вызову родителей учеников. В конце концов, история разрешилась, и злоумышленник сам сознался, и занятия класса были восстановлены, Какое наказание понес Хлебников, не помню, но двойки по поведению схлопотали все. Когда ходили в школу во вторую смену, а возвращались, особенно зимой, уже было темно, а по пути на улице фонари не горели или стояли на значительном расстоянии друг от друга. Мы мастерили своими силами фонари, которые представляли собой банки с отверстием, застекленным. Внутри укреплялся пузырек, в который наливался керосин и опускался фитиль из бечевки. Светили они, конечно, неважно, но основные неровности дороги близи видны.
Время от времени собирались дома у Володи Пешкова, у них были квартира в одноэтажном доме на «выемке». Слушали пластинки на патефоне: П. Лещенко, Козина, Вортинского, цыган и прочее. Тогда это были дефицитные вещи. Ходили на вечера в школу №16 к девчонкам, так как тогда обучение было раздельным. Со знакомыми девчонками ходили на пикники, собирались иногда у кого-нибудь дома. Почему-то все вечера устраивались именно в женской школе, я не помню ни одного такого вечера с танцами в нашей железнодорожной школе. Во время школьных каникул месяц работали на железнодорожный путях. Укрепляли шпалы: выгребали старый песок грязный и промасленный, засыпали свежий и утрамбовывали.
Помню иногда было увлечение игрой в волейбол, Юра Москвитин, Леша Рогозин, Игорь Константинов - высокие ребята, я среднего роста, Лева Халов маленького роста, но занимался спортом (он после школы поступил и закончил физкультурный институт). Других ребят, кто участвовал в игре, как с нашей стороны, так и противной, просто не помню. Есть даже фотография, наверное, со временем в этом воспоминании будут помещены для иллюстрации сказанного фотоматериалы.
К сожалению, очень многие из моих школьных и институтских товарищей ушли в вечность, но память хранит до сих пор школьные и студенческие годы. Добрая память о школьных, институтских учителях, которые вкладывали в нас знания. благодаря которым я успешно отработал но специальности более шестидесяти лет в НПО им. С.А. Лавочкина в г.Химки. Московской области. Имею государственные награды: Лауреат Премни правительства РФ в области науки и техники, Заслуженный конструктор РФ, Почетный донор СССР и ряд ведомственных наград.